понедельник, 09 ноября 2009
"Поэт моря"
(1817-1900)
www.smr.ru/centre/win/artists/aivaz/biogr_aivaz...читать дальше
Автопортрет. И. К. Айвазовский. 1898 г. Предки Айвазовского в XVIII веке переселились из Западной (Турецкой) Армении на юг Польши. В начале XIX века оттуда перебрался в Феодосию торговец Константин (Геворг) Гайвазовский. 17 июля 1817 года в книгу рождений и крещений местной армянской церкви была внесена запись о том, что родился "Ованес, сын Геворга Айвазяна". Отцу мальчика, на попечении которого были две дочери и три сына, после постигшей Феодосию в 1812 году эпидемии чумы жилось тяжело. Содержать семью помогала ему жена Рипсиме, искусная вышивальщица.
Маленький Ованес проявил исключительные способности к рисованию и музыке, хорошо играл на скрипке. Он, в частности, с увлечением копировал гравюры из книги о борьбе греков против османского владычества.
Национально-освободительное движение греческого народа было особенно близко и созвучно армянам, чья родина также изнывала под османским игом. Поэтому пристрастие Айвазовского-мальчика к этой теме, конечно же, нельзя считать случайным.
Начальное образование юный Айвазовский получил в армянской приходской школе, а затем окончил Симферопольскую гимназию. В 1833 году при содействии феодосийского градоначальника А. Казначеева он отправился в Петербург и поступил в Академию художеств, где учился у известного пейзажиста Максима Воробьева, в батальном классе - у А. Зауервейда и недолгое время - у приглашенного из Франции мариниста Ф. Таннера.
Мастерство Айвазовского росло чрезвычайно быстро. Работы, выставленные в годы учебы, возбудили всеобщий интерес. С одобрением отозвался о них Пушкин, встреча с которым на одной из академических выставок произвела неизгладимое впечатление на молодого художника. В 1837 году, окончив курс обучения с золотой медалью первой степени, Айвазовский получил право на поездку за границу в качестве пенсионера академии. Однако первоначально молодого художника командировали в Крым писать виды приморских городов. Плавая на боевых кораблях, Айвазовский близко познакомился с адмиралами М. Лазаревым, Ф. Литке, В. Корниловым, П. Нахимовым, П. Панфиловым, проникся глубокой верой в силу русского флота и стал впоследствии непревзойденным певцом его побед. Поручение академии было с успехом выполнено.
В 1840 году Айвазовский уехал в Италию. Там он сблизился с яркими деятелями русской литературы, искусства, науки - Гоголем, Александром Ивановым, Боткиным, Панаевым. Одновременно расширился круг его армянских знакомств.
Едва прибыв в Венецию, Айвазовский поспешил на остров св. Лазаря, чтобы встретиться со своим старшим братом Габриэлом, духовное родство с которым сохранил до конца жизни. Габриэл приобрел к тому времени видное положение в конгрегации мхитаристов. Это религиозное братство, существующее и поныне, основал в начале XVIII века армянский просветитель Мхитар Себастаци, сделавший его центром по изучению национальной истории и культуры и по ознакомлению с ними европейской интеллигенции. Пребывание Айвазовского в "маленькой Армении" близ Венеции означало для него более тесное приобщение к чаяниям своего народа. Кроме того здесь, в богатой библиотеке конгрегации, художник впервые проник в изумительный красочный мир армянской книжной миниатюры, украшавшей средневековые манускрипты, и глубоко усвоил гуманистические, свободолюбивые идеи. Любопытно, что на острове св. Лазаря у мхитаристов часто бывал Джордж Байрон, изучавший с их помощью армянский язык. Айвазовскому, который впоследствии не раз приезжал сюда, неизменно предоставляли комнату великого поэта. И как в сердце этого острова живет Армения, так в сердце художника до конца его дней символом Армении жил этот остров.
Из Венеции молодой живописец направился во Флоренцию, затем в Амальфи и Сорренто, где остановился в доме, принадлежавшем некогда Торквато Тассо. В следующие два года он попеременно жил в Неаполе и Риме. В одном из писем Айвазовский говорил: "Я, как пчела, собираю мед из цветника". Итальянская природа, итальянское искусство и музеи в формировании Айвазовского-художника стали второй и поистине вечной академией. На протяжении всей жизни он возвращался к пейзажам Италии, гармоничное сосуществование человека и моря в этой стране запечатлелось в его памяти как образец красоты. Италия наложила глубочайший отпечаток на все его последующее творчество.
Айвазовский работал в Италии с огромным воодушевлением и создал здесь около пятидесяти крупных картин. Выставлявшиеся в Неаполе и Риме, они вызвали настоящий ажиотаж и прославили молодого живописца. Критики писали, что никто прежде не изображал свет, воздух и воду столь живо и достоверно. "Хаос" Айвазовского удостоился чести войти в постоянную экспозицию Ватиканского музея. Папа Григорий XVI наградил художника золотой медалью. Английский маринист Уильям Тернер посвятил Айвазовскому стихи, в которых назвал его гением.
Большой успех ожидал Айвазовского также в Венеции, а затем Париже, Лондоне, Амстердаме. Как единственный представитель русского искусства он участвовал в международной выставке, организованной в Лувре. Кстати, десять лет спустя он первым из иностранных художников стал кавалером ордена Почетного легиона.
Таким образом, уехав из России на усовершенствование, Айвазовский вернулся на родину прославленным художником, членом нескольких академий. В Петербурге 28-летний мастер также был удостоен академических регалий; позднее его назначили художником при Главном военно-морском штабе.
Беспримерная слава, материальная обеспеченность и царский дворец не прельстили молодого академика. Он решил навсегда покинуть Петербург и поселиться в родном городе. У этого решения, столь поразившего всех и столь важного для понимания внутреннего мира художника и его стремлений, были свои побудительные причины.
В Феодосии художник построил на берегу моря дом-студию. Здесь, в маленьком, оторванном от культурных центров провинциальном городе, в кругу своих близких, Айвазовский создал обособленный собственный мир, свою малую родину с ей одной присущей атмосферой, живущую по законам, которые сам он, ее полновластный хозяин, установил. Он чувствовал себя в этом уютном мире по-настоящему свободным. Однако самоизоляция сыграла в его творчестве и негативную роль. Айвазовский остался в стороне от важнейших тенденций современного ему искусства и не реализовал заложенный в нем потенциал истинного новатора. И это гораздо печальнее, чем клиширование небольшого набора сюжетов и приемов.
Огромный успех Айвазовского в Европе начала 40-х годов объясняется тем, что, пройдя академическую школу, он все-таки сохранил искренность и непосредственность душевных порывов и не боялся руководствоваться ими, стоя за мольбертом. Он не смог, да и не пытался, освободиться от некоторых академических доктрин, усвоенных им в годы ученичества, но уже в начальный период самостоятельного творчества воспринимал мир удивительно жизненно и эмоционально. Это резко выделяло его из академической среды. Что касается традиций академической школы, то из них он прежде всего черпал пристрастие к необычайности. В сочетании с непосредственностью чувств оно роднило его с романтизмом. Айвазовский создал своеобразный метод цвето-линейного построения картин и свой живописный язык, никого не повторявший и не противоречивший предмету изображения. Эти выразительные средства постепенно претерпели изменения, палитра художника стала светлее, он вплотную подошел к пленэрной живописи. Однако его мировосприятие никогда не менялось, он остался верен своему романтическому характеру или, вернее, живописным урокам моря, с которым подружился еще в детстве.
"Море - это моя жизнь",- говорил Айвазовский, и вправду страстно, до обожествления преклонявшийся перед объектом своей неослабной любви. Обладая колоссальной трудоспособностью, за долгие десятилетия он создал около шести тысяч картин. Его творчество - своего рода морская энциклопедия. Из нее можно в деталях узнать о любом состоянии, в каком пребывает водная стихия - штиль, и легкое волнение, и шторм, и буря, производящая впечатление вселенской катастрофы, - здесь можно увидеть ее, эту стихию, в любую пору суток - от светозарных восходов до колдовских лунных ночей - и в любое время года насчитать десятки оттенков, окрашивающих морские волны, - от прозрачных, почти бесцветных через все мыслимые нюансы голубизны, синевы, лазури до густой черноты.
Но воспроизвести море таким, как оно есть, Айвазовский считал невозможным и потому никогда не писал с натуры, полагаясь лишь на воображение. Художник, видевший в водной стихии свою жизнь, он в сущности не изображал реальное море, а создавал на полотне свое, рассказывал некую сказку о море, отдавая ему собственные чувства, настроения, грезы. Сказочность его искусства точно подметил великий психолог Достоевский в своей статье "Выставки 1860-1961 гг. в Академии искусств".
Таким образом, Айвазовский вошел в современное ему искусство, руководствуясь собственными законами художественного мироощущения.
В основу творчества Айвазовского положена идея безграничности природы, ее могучей созидательной силы. Более половины его работ - это виды штормового моря. И, как правило, изображая разбушевавшуюся стихию, художник изображал и борющихся с этой стихией, помогающих друг другу людей. Человек не сдается, человек победит - в этом девизе художника отразились народный оптимизм и жизнестойкость. Основа романтики Айвазовского - это великая вера человека, "пылинки вселенной", в природу и жизнь, неизбывная вера в родной народ, который в политических штормах XIX столетия упорно боролся за самоутверждение. Нельзя забывать, что в творчестве художника весьма заметную роль играет иносказательность.
Чарующая световая атмосфера полотен Айвазовского помогает воспринять мечтательность и эмоциональность его искусства. Художник видит в человеке неотъемлемую частицу природы. Человек на его картинах изображен то на фоне спокойного, прозрачного моря, то одиноко шагающим по берегу или сидящим в лодке, устремив вдаль, к свету, мечтательный взгляд. В этих вымышленных романтических героях нетрудно распознать автопортретные черты.
Свет как идея играет в творчестве Айвазовского значительную роль. Внимательный зритель почувствует, что, изображая море, облака и воздушное пространство, художник фактически изображает свет. Свет в его искусстве - символ жизни, надежды и веры, символ вечности. Это не что иное, как по-своему переосмысленная идея созидающего света, света познания, имеющая давнюю устойчивую традицию в армянской культуре и получившая блестящее воплощение у позднейших армянских мастеров.
Эту традицию Айвазовский воспринял через прославляющие солнечный восход средневековые песнопения, которые он хорошо знал и постоянно слышал в армянских церквах. Не случайно, говоря о своих картинах, он заметил: "Те картины, в которых главная сила - свет солнца... надо считать лучшими". На последних полотнах Айвазовского свет ниспускается из невидимого источника, мощным снопом прорезая тьму.
Как-то в беседе с Мартиросом Сарьяном Илья Эренбург поинтересовался, отразилась ли в творчестве Айвазовского его национальная принадлежность. Сарьян сказал: "Какую бы ужасную бурю ни увидели мы на его картине, в верхней части полотна сквозь скопление грозных туч всегда будет пробиваться луч света, пусть тоненький и слабый, но возвещающий спасение. Именно веру в этот Свет пронес через века породивший Айвазовского народ. Именно в нем, этом Свете, и заключен смысл всех изображенных Айвазовским бурь".
Айвазовскому присуща совершенно самобытная система живописного мышления, выводящая его искусство за рамки принятых в то время канонов. Эта особенность сказалась в отмеченных иногда чрезвычайной условностью, даже абстрактностью цветовых решениях его картин.
Автопортет. И. К. Айвазовский. 1874 г.
Страстное, проникновенное и поэтическое творчество Айвазовского, чутко отзывавшееся на запросы времени, привнесло в русскую живопись свежее дыхание. Художник стал одним из наиболее признанных во всем мире представителей русской школы. В этом качестве он был удостоен чести, вторым после О. Кипренского, представить во флорентийский музей Питти автопортрет.
Однако в самой России, начиная с 1870-х годов, искусство Айвазовского все чаще подвергалось острой критике. В. Стасов принимал только ранний период его творчества, А. Бенуа в своей "Истории русского искусства XIX века" писал, что Айвазовский, хотя и значился учеником М. Воробьева, стоял в стороне от общего развития русской пейзажной школы. Подобные выводы делались не только потому, что Айвазовский работал особняком, вдали от центров искусства и показывал свои картины в основном на персональных выставках.
Дело в том, что поэтика и мировосприятие Айвазовского уже не совпадали с тенденциями развития русской культуры. Во второй половине XIX столетия русское изобразительное искусство приобрело ярко выраженный национальный характер. В лице передвижников в русской живописи возник демократический реализм. Вышли на арену корифеи великой реалистической литературы. Что касается Айвазовского, то он по-прежнему повторял себя, свои "сказки" моря, которые были для него естественны и привычны. Однако, по его же собственному признанию, эти "сказки" казались новому поколению надуманными, неестественными. Новые работы - пейзажи с их близкой к натуре цветовой гаммой, также являющие собою плод воображения, - едва ли могли дать автору место среди русских реалистов. Это, безусловно, не отрицает тесных связей выдающегося мариниста с русским искусством и тем более его роли в нем, о чем Стасов метко заметил: "Айвазовский свое сделал, он двинул других по новому пути".
Так или иначе, эта критика имела весьма существенное значение: после нее в русском искусствознании долгое время не появлялось ни одного обстоятельного исследования об Айвазовском. Итог спорам вокруг его творчества подвел своим широко известным высказыванием И. Крамской, ближе других знавший художника и написавший его портреты: "Айвазовский, кто бы и что ни говорил, есть звезда первой величины во всяком случае, и не только у нас, а в истории искусства вообще".
Айвазовский снискал себе славу русского художника и, устроив свыше ста выставок во многих европейских и американских городах, принес русскому искусству широкую известность.
В Армении считали и считают Айвазовского армянским художником столь же естественно, сколь в России - русским. Творческая индивидуальность и мировосприятие великого мариниста своими национальными корнями уже при жизни связывали его с армянской культурой. Здесь необходимо отметить, что национальное начало в искусстве с наибольшей осязаемостью проявляется в формально-стилевых принципах и выразительности языка. Живописный язык Айвазовского, как и всех армянских художников XIX века (С. Нерсесян, Г. Башинджагян, Ф. Терлемезян, В. Суренянц, С. Агаджанян и др.), сложился под влиянием европейской и русской академических школ. Армянская культура вообще развивалась в минувшем веке по преимуществу вне Армении, в городах с многочисленным армянским населением - Тифлисе, Константинополе, Каире, Париже, Москве, Баку. Что касается коренной Армении, то ее тяжелое политическое положение отнюдь не способствовало возникновению очагов культуры: ни один армянский художник не работал на родине.
Картины на армянские темы Айвазовский писал и в ранние годы, а в 1868 году он исполнил наконец давнее свое желание поехать на родину предков. Путешествуя по Закавказью, художник запечатлевал горные ландшафты, тифлисский быт (армяне составляли не менее половины населения тогдашнего Тифлиса), озеро Севан, Арарат и Араратскую долину. Эти его картины положили начало и стимулировали развитие жанра пейзажа в армянской живописи. В ряду этих работ и большое полотно "Сошествие Ноя с Арарата", где утонченная гармония легких тонов передает пронизанную утренним светом свежесть воздуха и величие библейской земли.
Среди десятков картин на армянскую тему особенно привлекают мастерством исполнения и психологизмом портреты бабушки художника и его старшего брата Габриэла, католикоса Хримяна, новонахичеванского городского головы А. Халибяна. Свойственным маринам мастера легким артистическим дыханием отмечен портрет его жены - Анны Бурназян-Айвазовской. Принадлежа по вероисповеданию Армянской апостольской церкви, Айвазовский создал целый ряд картин на библейские, а также исторические сюжеты. В числе последних - "Крещение армянского народа" и "Клятва. Полководец Вардан", в свое время украшавшие одну из феодосийских армянских церквей и пробуждавшие в прихожанах патриотические чувства. Присущие живописи Айвазовского черты ярко воплотились в ряде пейзажей, посвященных будням армянских пастухов, и в жанровой картине "Вид Тифлиса", на которой привлекают внимание национальные костюмы и обычай водить хороводы на плоских кровлях домов. Эта древняя народная традиция с детства была знакома художнику по Феодосии. Танец на кровле можно видеть и на картинах Сарьяна, посвященных Армении.
Обозревая творчество Айвазовского в его целостности, следует сказать, что без него невозможно рассматривать армянское искусство и процесс его исторического развития. А глядя на Айвазовского только как на русского художника, не учитывая армянских истоков его живописи, нельзя полностью понять его творческую индивидуальность. Вот почему, принадлежа русской культуре, он в равной степени принадлежит и культуре армянской.
От искусства Айвазовского неотделима его общественная и благотворительная деятельность и гражданский образ. Мало кому известно, что Айвазовский был первым русским художником, начавшим устраивать персональные выставки. Причины, побудившие его к этому, носили сугубо материальный характер. Жившему весьма скромно, Айвазовскому были нужны большие деньги, чтобы помогать соотечественникам и согражданам; он считал это своим долгом и почти ежегодно устраивал выставки в крупных городах России и Европы. И куда бы ему ни случалось ездить - в Москву или Петербург, Новый Нахичеван или Тифлис, Турцию или Египет, Францию или США, - он неизменно интересовался жизнью тамошнего армянского населения, в том числе и людей искусства, и всячески стремился содействовать его просвещению. Неустанное служение Айвазовского родному народу и слава, сопутствовавшая его имени, постепенно сделали его образ в глазах армян живой легендой и символом национального просветительства. Благодаря ему у армянской молодежи резко усилился интерес к живописи. О нем с восторгом и благоговением говорили как художники, так и писатели.
Однако общественная и благотворительная деятельность Айвазовского никогда не была однобокой. Основав в Феодосии новую армянскую школу и типографию, построив новую и отремонтировав старую армянские церкви, он в то же время основал общегородское художественное училище и историко-археологический музей, воздвиг часовню в память героя Кавказа генерала Котляревского, провел в город питьевую воду, способствовал строительству железной дороги. Помогая армянским студентам, или турецким армянам, или изданию ценных трудов по армянской истории, он в то же время оказывал помощь борьбе греческого народа, нуждающимся жителям Одессы, Минска, Флоренции, Штутгарта, Франкфурта, студентам Петербургской академии, Красному Кресту, инвалидам битвы за Севастополь и семьям павших русских солдат. Иметь, чтобы помогать - этот девиз выдает в нем подлинного сына романтического века, личность истинно незаурядную.
Биография Айвазовского содержит ряд поучительных и малоизвестных эпизодов. Остановимся на двух из них.
В 40-х годах вместе с великим князем Константином Николаевичем художник путешествовал по Греции и Турции. Наряду со встречами в высоких государственных сферах они общались и с тамошними армянами, в Константинополе провели ночь в семье Давида Саваланяна. Узнав о закрытии вследствие безденежья одного из армянских училищ, Айвазовский использовал свой авторитет, связи и присутствие великого князя, организовал сбор средств, и через год училище было открыто. Нечто подобное произошло также в Смирне, а в Бурсе специально для пострадавшей от пожара армянской церкви художник написал икону Григория Просветителя. Тогда же он создал картину специально для изданного в Константинополе армянского календаря.
В 1857 году Айвазовский вместе с братом снова посетил Константинополь. В армянских кругах встречи с ним стали праздником. В те дни он поднес в дар главному архитектору турецких дворцовых сооружений Саргису Паляну одну из своих работ. Последний подарил ее султану Абдул-Азизу, большому любителю живописи. Восхищенный султан через Паляна послал в Феодосию заказ на серию видов Босфора. Надо сказать, что красота города на Босфоре произвела на Айвазовского сильнейшее впечатление, он считал, что она затмевает красоту Венеции и Неаполя. В надежде принести пользу живущим в Турции соотечественникам Айвазовский выполнил заказ и был награжден высшим турецким орденом "Османие". По свидетельству художника, он написал для султана сорок работ, а кроме того, подарил картину художественной школе, открытой в Константинополе армянским скульптором Ервандом Восканом. Примечательно и то, что мирный договор между Россией и Турцией (1878) был подписан в зале, украшенном полотнами Айвазовского.
Читая переписку Айвазовского и пытаясь вообразить себе объем его деятельности, нельзя не подивиться тому, как последовательно и вместе с тем дипломатично служил он своим гуманистическим идеям, как силой своего искусства стремился стать апостолом мира между Севером и Югом, Западом и Востоком. Служа человечеству, он служил и родному народу, своему, говоря его словами, "любимому зовущему краю".
Последующие исторические события во многом объясняют, чем жил художник и что было для него дороже всего, объясняют его надежды и разочарования, а также замкнутость и одиночество. Когда в 1877 году русская армия заняла Карс и часть Западной Армении, армянский народ с ликованием воспринял известие об этом. После того как освободились от османского ига Греция, Сербия, Болгария, казалось, настал черед Армении и ее вековые чаяния вот-вот осуществятся. В воспетой художником победе русского флота над турками Айвазовский видел путь к освобождению родины. Живописуя морские баталии, патриот Айвазовский поспешил также встретиться с участниками боев на восточном фронте, в их числе и с генералом Тер-Гукасовым, и приступил к созданию картины "Взятие Карса ночью". Этот шаг, не входивший в обязанности художника, причисленного к военно-морскому штабу, явственно выражал владевшее Айвазовским всеобщее национальное воодушевление. Переживало подъем и его искусство. В эти годы возникли дышащее вселенским покоем "Черное море" и цикл посвященных Пушкину картин. Тогда же (1880) Айвазовский построил при своем доме картинную галерею - третий по счету музей в Российской империи.
В 1882 году, получив из Эчмиадзина разрешение на развод с первой женой и женившись на Анне Бурназян, художник признался, что благодаря этой женитьбе "еще более приблизился к своему народу". И в самом деле, Айвазовский теперь все чаще обращался к армянским темам, развернул бурную деятельность. Теплее и действеннее стали его связи с мастерами армянской культуры, он пропагандирует искусство армянских актеров, музыкантов и художников. Дом Айвазовского в Феодосии стал своего рода местом паломничества. Здесь гостили армянские писатели, на сцене выставочного зала демонстрировали свое мастерство армянские актеры и музыканты. В его галерее, наряду с известными музыкантами и актерами Рубинштейном, Венявским, Варламовым, Сазоновым, выступал трагик Петрос Атамян, скрипач Ованес Налбандян (будущий профессор Петербургской консерватории), композитор Александр Спендиаров (Айвазовский иногда в дуэте с ним играл на скрипке). Здесь сложилась не только замечательная плеяда армянских маринистов, но и получили благословение едва ли не все армянские живописцы второй половины прошлого века. По свидетельству В. Суренянца, Айвазовский мечтал создать союз, который сплотил бы разбросанных по всему миру деятелей армянского искусства.
Казалось бы, жизнь вошла в свою колею. Однако в середине 1890-х годов, задавшись целью снять с повестки дня "армянский вопрос", султан Абдул-Гамид учинил резню, жертвами которой пали сотни тысяч армян. Разрушались и сжигались памятники культуры. Смертельный удар обрушился на мечты, лелеемые армянским народом, на романтические иллюзии его интеллигенции. Эти чудовищные события потрясли Айвазовского, и то, что таилось в его душе, стало теперь явным. В письме, направленном в Эчмиадзин католикосу Хримяну, художник писал: "Глубокой болью омрачила мое сердце невиданная и неслыханная резня несчастных армян". Художник создал ряд картин - "Погром армян в Трапезунде", "Армян погружают на корабли", "Армян живыми бросают в море" и др. - и выставил их в Москве и Одессе. Повседневной его заботой стало обеспечение кровом сотен соотечественников, бежавших от резни и добравшихся до Феодосии. "Стыдно отворачиваться от своей народности, - приводит его слова В.С. Кривенко, - тем более такой маленькой и угнетенной". Далее он пишет: "Источником тяжелых переживаний для него (Айвазовского) была мысль о тех неистовствах, которые турки совершали над беззащитными, несчастными армянами. Он не переставал верить, не переставал надеяться, что у людей дрогнет сердце и заступится же наконец Европа, не позволит туркам окончательно вырезать несчастную народность". А Малютин в своем дневнике отмечает: "Айвазовский громил русскую политику и лично князя Лобанова-Ростовского".
Художник швырнул в море и пожалованные ему османские ордена и заявил турецкому консулу, чтобы тот передал своему "кровавому хозяину": "Если хочет, пусть и он мои картины выбросит в море, мне не жаль".
Чувства, которые испытывал великий гуманист, выражены и в его последних морских пейзажах. Наполеон на острове св. Елены изображен в лучах солнца, один на скалистом берегу, словно это сам художник замер перед родной его сердцу стихией, устремив взгляд на свободно реющего над морской пучиной орла. Картина "Среди волн", одна из вершин в огромном наследии Айвазовского, воспринимается как вулканическая вспышка мятущейся души. Сгусток боли и гнева являет собою начатая в последний день жизни художника - 2 мая 1900 года - и оставшаяся неоконченной картина "Взрыв турецкого корабля".
В самом конце жизни, организовав в Петербурге последнюю свою выставку, художник решил поехать в Италию: "Мое начало озарено этой страной, и теперь я снова хочу встретиться со своей молодостью".
Мечте великого мариниста не суждено было сбыться. Но он успел создать картину, которая перекликается с его молодыми надеждами. Это "Приезд Байрона на остров св. Лазаря". Здесь исполины армянской мысли разных эпох, объединенные в своего рода могучую кучку, приветствуют в "маленькой Армении" певца свободы...
Согласно воле Айвазовского его погребли в Феодосии, во дворе церкви Сурб Саргис, где он был крещен и где венчался. Надгробная надпись - высеченные по-древнеармянски слова историка V века Мовсесе Хоренаци - гласит: "Родился смертным, оставил по себе бессмертную память".
Эту память благодарно сохранят поколения.
Шаэн Хачатрян,
директор Национальной галереи Армении и Музея Мартироса Сарьяна
@темы:
Искусство